Начиная с середины 20-х годов проблема портрета занимает центральное место и в творчестве Коненкова и в его раздумьях о тай­нах художественного мастерства.

Это было внове. Ведь в предыдущие годы мастер лишь эпизоди­чески обращался к портрету, отдавая бесспорное предпочтение иным жанрам. Слов нет, такие работы, как «Чуркин» и «Атеист», как «Па­ганини» и «Бах», как «Чехов» и «Есенин», поистине великолепны и несут на себе явную печать коненковской самобытности. Но и на­званные и другие портреты начала века в совокупности своей еще не дают представления о каких-то сложившихся принципах изображе­ния человека. Точнее сказать, в них только намечаются отдельные черты определенной художественной системы.

В произведениях, созданных за рубежом, эта система получает завершение. Может быть, потому, что здесь, кроме портрета, Конен­кову почти нечем было заниматься — с работой над монументальны­ми композициями, которая в Москве после революции так широко развернулась, пришлось распрощаться; в Америке скульптура подоб­ного характера мало кого волновала.

И все самые характерные, отстоявшиеся черты творческой нату­ры Коненкова стали постепенно переливаться в жанр портрета.

С. Т. Коненков — художник больших обобщений, широкой типи­зации. К чему бы он ни обращался, будь то символические или алле­горические образы, сюжеты фольклорной традиции, поиски современ­ного идеала, вступающие в перекличку с классикой,— скульптор всегда стремился к значительному идейному размаху, к глубокому философскому осмыслению. Изображение «частных случаев», каких-то сугубо индивидуальных свойств и оттенков характера обычно пред­ставляется мастеру второстепенной задачей.

Но как же сочетать эти особенности коненковского творчества с привычными задачами портретного жанра? И допустимо ли вообще такое сочетание? Не может ли подобная система привести к наруше­нию непреложных законов портрета, к пренебрежению личным, ин­дивидуальным?

Нет, Коненков никогда не приносил в жертву отвлеченным схе мам живую прелесть неповторимости каждой отдельной судьбы. Про­блема сходства — и внешнего, и духовного — всегда сохраняла для него принципиальное значение.

Однако для Коненкова достижение сходства — только начало. Он считал свою портретную работу успешной лишь тогда, когда ему удавалось подойти через индивидуальное, субъективное к обобщени­ям широкого плана; когда, запечатлев «души изменчивой порывы», он добивался и того, чтобы в облике изображенной личности виделись бы и отсветы духовной жизни времени.

Далеко не каждый человек способен чутко и тонко отзываться на все то, чем живет и дышит его эпоха. Вот почему Коненков был так строг и требователен в отборе своих моделей. Когда в Америке ему приходилось в иных случаях браться за изображение людей малоин­тересных, духовно ограниченных, портреты не получались. И хотя они, конечно, обладали сходством и были вылеплены с высоким про­фессионализмом, но это всего лишь плоды «ума холодных наблюде­ний».

Подобные портреты оставались за пределами того мира возвы­шенных помыслов и страстей, которыми живут подлинно коненковские герои — люди с богатым и сложным внутренним миром.

Однако Коненков никогда бы не удовлетворился лишь ролью ле­тописца — иллюстратора знаменитых биографий. Причина, разуме­ется, не в том, что он опасался незаметно сбиться на умиленное икообраз,нописание безгрешных ликов: подобная опасность ему никогда не угрожала. Просто для него еще мало было создавать только портре­ты, только добротные изображения таких-то и таких-то людей, сколь бы они ни были выдающимися и прославленными.

В лучших своих вещах портретного жанра Коненков всегда выхо­дит за рамки этого «только». Его портреты еще и сгустки духовного опыта эпохи. Повествуя о своем герое, художник выделяет и подчер­кивает в нем какое-то определенное, особенно характерное и при­мечательное качество. Выраженное мощно и заостренно, оно стано­вится центральной темой портрета.

И тема эта получает индивидуальное выражение, ибо она разви­вается в границах точно и метко запечатленного портретного образа. Вместе с тем главная идея портрета воспринимается и как широ­кое обобщение важных свойств современности, ее общественного, нравственного и эмоционального содержания.

Такая диалектика портретного образа свойственна большинству созданных Коненковым в Америке портретных композиций (за пре­делами заказных вещей).

Шаляпин«Федор Иванович Шаляпин» — один из первых портретов, выпол­ненных скульптором в Америке,.] Мастер лепил своего старинного московского друга в 1925 году, когда он еще находился в меблирован­ных комнатах миссис Дэвис. Много позже, в 1952 году, работая в своей мастерской на площади Пушкина, Коненков перевел этот порт­рет в мрамор.

Шаляпин позировал нервно — все время вскакивал, бегал по ком­нате, что-то бормотал и напевал. Иногда он хватался за карандаш, делал быстрые наброски. Даже лепить пытался — ведь знаменитый певец имел и несомненное художническое дарование. Шаляпин на­ходился тогда в расцвете всемирной славы, чувствовал игру еще мо­гучих сил, и это отражалось на его поведении даже в часы отдыха.